Екатерина Трубицина

Часть II

Хаос в калейдоскопе

Книга 4

Чудовищный розыгрыш

(главы 53-68)

---

Глава 65
Истерзанная душа

На следующий день утром прилетел Леша. Два дня, остававшиеся до официальной поездки, Ира целиком и полностью посвятила ему, но теперь они вспоминались словно сон, а все, что было до этого, и вовсе, как когда-то прочитанная книга.

Уже где-то к середине неимоверно длинного и нудного перелета Ира испытывала стойкое ощущение, будто она родилась и прожила всю свою жизнь в самолете. И не просто в самолете, а еще к тому же и без значительной смены времени суток — эдакое вечное и бесконечное утро.

Женечка и Радный всю дорогу занимались составлением каких-то документов. Ловя обрывки их фраз, Ира отчаянно пыталась понять: и на кой она им понадобилась? Все, что они обсуждали, лежало бесконечно далеко за рамками ее компетенции. Поскольку Женечка и Радный были полностью поглощены своей деятельностью, возможность спросить их об этом сейчас отсутствовала напрочь.

Когда, наконец, объявили о предстоящей посадке, Ира поняла все сообщение без перевода, но не поверила своим ушам, однако, это оказалось правдой, и минут через двадцать она, Женечка и Радный уже направлялись в сторону здания аэровокзала.

- Господа, может, все-таки скажете, зачем я здесь? — спросила Ира, едва оказавшись внутри, где гул двигателей самолетов больше не препятствовал нормальной слышимости.

- Что-то вроде ликбеза, Палладина, — ответил ей Женечка. — Расширение набора ситуаций. Расслабься и просто будь рядом, наблюдай, а если почувствуешь необходимость — действуй, как считаешь нужн… — Женечка внезапно осекся и даже резко затормозил, без малого споткнувшись. — Ё-п-р-с-т! Стас! Предупреждать надо! — процедил он сквозь зубы.

- Хорошая идея: предупреждать, — так же сквозь зубы процедил Радный. — Сам мечтаю…

Ира перевела взгляд вглубь грандиозного зала, туда, куда смотрели Радный и Женечка. Нарушая размеренность хаотичного движения разреженной толпы, им навстречу, трепеща, словно парус на ветру, порхало нечто призрачно-беленькое. У Иры почему-то тут же возникла ассоциация с удирающей от норовящих прихлопнуть ладоней молью. По мере приближения очертания «моли» трансформировались в облик эфемерно-воздушной дамы лет пятидесяти, посвящающей свою жизнь тому, чтобы выглядеть на двадцать пять. В экзальтации страстно-истеричной героини немого кино она кинулась на шею Радного с надрывным воплем:

- Стаси́! О, Стаси́! Моя жизнь! Моя любовь! Не могу поверить, что я вновь с тобой! Стаси́! Как я ждала! Как я страдала! — по ее тщательно заштукатуренной щеке не причиняя ущерба килограммам туши на ресницах и рельефно выпирающему слою подводки вокруг пылающих неистовой страстью глаз, пикантно стекала одинокая слезинка.

По всей видимости, Радный собирался что-то сказать, но дама, выпорхнувшая из душещипательной мелодрамы 20-х годов XX века, отработанным театральным жестом приложила свой пальчик к его губам:

- О, Стаси́! Ненужно ничего говорить! Я знаю! Я все знаю! Я знаю, как ты любишь меня! Как ты тоже страдал! Как ты ждал нашей встречи! Но, желая хранить мой покой, ты не стал меня тревожить, ведь тяготы и заботы все равно не позволят нам быть вместе столько, сколько требует наша с тобой неизбывная жажда никогда не покидать друг друга! Стаси́! Я знаю, как ты не хотел ранить мое и без того измученное сердце! О! Милый! За что нам с тобой эти испытания и лишения?! Ты ведь знаешь, каждое мгновение, проведенное с тобой, для меня — бесценный дар! Стаси́! Я буду сидеть тихонечко, как мышка, и преданно ждать! Пусть нам выпадут всего лишь минуты возможности быть вместе! Но то будут минуты истинного блаженства! Блаженства видеть тебя! Стаси́! ………

Монолог вцепившейся в шею Радного дамы продолжался и продолжался, однако Ира в какой-то момент утратила способность воспринимать смысловое значение слов. Впрочем, далее вряд ли прозвучало нечто принципиально новое.

Радный не предпринимал ни единой попытки остановить словесное торнадо. Он лишь слегка придерживал даму за талию. Видимо для того, чтобы немного ослабить мертвость хватки вцепившихся в его шею утонченно-блеклых трепещущих мелкой дрожью рук.

Абстрагировавшись от смысловой нагрузки пылких стенаний, Ира, вместе с тем, немного оправилась от шока и, вспомнив рассказы Игоря Александровича и Генки о Радном, поняла, что это, скорее всего, и есть его жена, предпочитающая жить на тропических островах и усиленно вешаться на шею мужу, дабы у того не возникало желания видеть ее слишком часто и слишком долго. Покончив с воспоминаниями, Ира краем глаза поймала Женечку. Он выглядел вполне умиротворенным. Судя по его слегка затуманенному взору, в этот самый момент Женечка как раз делил в уме предварительно пересчитанное им количество представителей человечества, находящихся в зале, на его площадь.

Надрывный монолог развлекал встречающих, провожающих, улетающих и вновь прибывших еще минут десять, пока женщина в белом окончательно не утомилась и, провозгласив в последний раз «О! Стаси́!», не прижалась к груди Радного, причудливо извернув свою изящную шейку, со слегка проглядывающими сквозь плотный слой тонального крема складками, так, чтобы не пострадали ни макияж, ни прическа.

- Ларочка, милая, я искренне рад тебя видеть, — заверил ее Радный совершенно ровным голосом, предварительно выждав с полминуты, дабы убедиться, что она рассказала обо всем, о чем хотела. — Скажи мне, дорогая, как ты узнала, что я буду здесь?

- О! Стаси́! Я слышала твой голос! Ты назвал число и номер рейса, и я решила сделать тебе сюрприз!

- Ты сделала мне замечательный сюрприз, дорогая. Но скажи, милая, как ты могла слышать мой голос?

- О! Стаси́! Я видела кошмарный сон! Я так страдала! Я так боялась, что с тобой что-то случилось, и решила позвонить тебе в офис. Замечательная девушка, которая взяла трубку, сказала, что ты сейчас там, но в данный момент занят. Боясь спугнуть свою счастливую звезду, я сказала, что подожду, пока ты освободишься. Замечательная девушка ответила «Хорошо» и, видимо, положила трубку на стол. И тогда я услышала твой голос. О, любимый! Я чувствовала, я слышала, сколь тяжки и непосильны заботы твои, и я не стала отрывать тебя от трудов. Я была счастлива! Я знала, как близок миг нашей встречи!

- Ларочка, милая, просто не устаю восхищаться тобой.

- О! Стаси́! — в очередной раз воскликнула Ларочка и извернула свою шейку в другую сторону, благодаря чему в ее поле зрения попали Женечка и Ира. — О боже! Евгений! Здравствуйте! — она отцепилась от Радного и перепорхнула в сторону Женечки. — Я прошу Вашего прощения! Мне так неловко! Я не заметила Вас сразу! Но Вы должны простить меня! Вы ведь знаете, что для меня значит мой Стаси́!

Ларочка протянула свою руку. Женечка поцеловал ее, одновременно одаривая ответным приветствием, растворенным в стандартном наборе дежурных комплиментов. Все это время Ларочкины глаза смотрели строго на Женечку, однако Ира чувствовала, что внимание Ларочки сосредоточено на периферии зрения, куда как раз попадала она.

- Ларочка, позволь я познакомлю тебя с Ириной, — сказал Радный, как только у Женечки иссяк запас комплиментов. — Ирина — автор линии мебели, которая сейчас пользуется самым большим спросом.

- О боже! Ирина! — Ларочка перепорхнула в сторону Иры. — Это — Вы?! Наконец-то! Наконец-то я познакомилась с Вами! Вы представить себе не можете, как я мечтала об этом! Я преклоняюсь перед Вашим талантом! Ирочка! Можно я буду Вас так называть?

- Да, конечно, — машинально ответила Ира.

- Ира, познакомьтесь: Лара — моя супруга, — пояснил Радный в целях соблюдения требований протокола.

- Очень приятно, — слегка улыбнулась Ира.

- Ирочка! Вы такая милая! Стаси́ столько рассказывал мне о Вас! Знаете! Я именно такой Вас и представляла! Такой миленькой умненькой девочкой! Однако! Что же мы тут все стоим! Пойдемте! — Ларочка схватила за руку Иру и потащила за собой, стремительно двигаясь к выходу. — Стаси́! Я сняла для нас с тобой изумительный уютный номер в чудном небольшом отеле. Я не знала, что ты приедешь не один, но, думаю, там обязательно отыщется не менее уютное гнездышко и для Евгения с Ирочкой! Евгений! Прошу Вас! Сядьте, пожалуйста, вперед! — обратилась она к Женечке, порывисто открывая дверцу свободного такси. — Они здесь не понимают ни по-французски, ни по-английски, ни, тем более, по-русски, а других языков я просто не знаю. Представляете, — продолжала она, взгромоздившись Радному на колени на заднем сидении, — когда я ехала встречать вас, мне пришлось изображать самолет, чтобы таксист понял, куда меня везти! Представляете! Я минут пять гудела, расставив руки, пока до этого недотепы дошло, что мне нужн в аэропорт!

Ларочка продолжала без умолка щебетать, но Ира вновь утратила способность воспринимать смысловое значение слов. Не угомонилась Ларочка и в отеле, взяв на себя труд выбрать место временного проживания для Иры и Женечки. Она демонстративно отвела Иру в сторону и громким заговорщическим шепотом поинтересовалась, в каких отношениях с Женечкой та состоит, после чего виртуозно расселила их в номера, находящиеся на максимальном расстоянии друг от друга. Создавалось впечатление, будто Ира интересует Ларочку гораздо больше «горячо любимого Стаси́», и только титанические усилия последнего избавили Иру от общества его супруги на время, необходимое, чтобы привести себя в порядок с дороги перед предстоящей официальной встречей. Под душем Ира немного пришла в себя, но в холле ее ждала душераздирающая сцена прощания: Ларочка расставалась со своим мужем так, словно он уходил, как минимум, на войну, а как максимум…:

- Ларочка, дорогая, успокойся. На эшафот и то более сдержанно провожают. Я обязательно вернусь, — заверил жену Радный.

- Я знаю… Я знаю, любимый… — тихонько повсхлипывала Ларочка и вновь разразилась воплем. — О, Стаси́! Я знаю! Я знаю! Ты всегда возвращаешься ко мне! Я буду ждать тебя! О, Стаси́!

Во время официальной встречи Ира, вымотанная дорогой и добитая Ларочкой, даже не пыталась во что-либо вникать, уже не говоря о том, чтобы хоть что-то понимать, однако великолепно справилась с ролью «отца русской демократии». Вообще-то, в этом ее особых заслуг тоже не было, потому что «отца русской демократии», как подданные королеву, играли Радный с Женечкой.

Обратно в отель Ира ехала с единственной мечтой: лечь спать. Но не тут-то было! Едва такси остановилось, как их приветствовал громогласный вопль:

- Стаси́!

- Она что, так и стояла на обочине? — в ужасе спросила Ира Женечку.

Но он не успел ответить, так как Ларочка, для порядку немного повисев на шее у Радного, резко озаботилась судьбой Иры.

- Ирочка! Девочка моя! Вы так истомлены! Вам необходим отдых! Пойдемте! Пойдемте! Даже самые чуткие мужчины не в состоянии понять женских слабостей! Да! Мы — слабые существа! Но на наши хрупкие плечи ложится столько тяжестей!

- Ларочка, ты, как всегда, абсолютно права, — попытался вмешаться Радный. — Ирине необходимо подняться в свой номер и лечь спать.

- Ну вот! Я же говорю! Любимый! Я не желаю тебя обидеть, но даже тебе, о, Стаси́, свойственна черствость всех мужчин! Ирочкины силы истощены! Она голодна! Ирочка! Девочка моя! Идемте со мной! Я накормлю Вас!

Ира чувствовала себя любимой куклой трехлетней девчушки, которую та, того и гляди, растерзает в клочья от переизбытка чувств. Ирины опасения, что сейчас ее начнут кормить с ложечки, только чудом не оправдались. По всей видимости, именно это Ларочка и собиралась делать, а остановить ее, как заметила Ира, существовал только один эффективный способ: пристрелить. На счастье, служащий отеля чем-то не на шутку озадачил Ларочку именно в тот момент, когда она, собственноручно принеся с кухни для Иры нечто вроде молочной каши, уже усаживалась с ней рядом с крепко зажатой в руке ложкой.

Вообще, по наблюдениям Иры, Ларочка обладала многократно усиленной интенсивностью. В ее присутствие весь остальной мир казался каким-то замедленным. Пока Ира, Радный и Женечка успевали среагировать на какое-либо действие Ларочки, сама Ларочка уже находилась в совершенно другом месте, в совершенно другом состоянии и занималась решением — чаще созданием — совершенно иных проблем. Так что любая реакция на ее перлы, как правило, теряла актуальность еще до воплощения в жизнь. К тому же, практически полное отсутствие логики в действиях Ларочки, обусловливало столь же практически полное отсутствие их предсказуемости. Даже Радный и Женечка преуспевали в этом лишь в те редкие моменты, когда им улыбалась удача. И вообще, с наименьшими потерями находиться рядом с Ларочкой получалось, лишь следуя правилу: пункт первый — Ларочка всегда права; пункт второй — если Ларочка не права, смотри пункт первый.

Радный обращался с супругой как с безнадежной душевнобольной. При этом Иру поражали терпение, заботливость и бережность, переполнявшие его отношение к Ларочке.

Женечка, по возможности, занимал положение стороннего наблюдателя, всеми силами храня нейтралитет и вмешиваясь в ситуацию лишь в случае крайней угрозы Ире со стороны Ларочки, если предотвращение ее было по каким-либо причинам затруднительно для Радного.

В том, что Ларочка — сумасшедшая, Ира не сомневалась ни минуты… в первый день знакомства с ней. Уже на второй день стало проявляться, что безумство Ларочки распространяется на строго очерченный круг жизненных сфер. Во всем остальном Ларочка вела себя не просто вполне адекватно, но и предельно продумано. На второй день Ира заметила это только в отношении обслуживающего персонала отеля, зато на третий и четвертый…

Радный и Женечка спланировали поездку так, чтобы в последние два рабочих дня недели ознакомить со своими предложениями местных чиновников, от которых напрямую зависело решение вопросов, в выходные продолжить обсуждение в неформальной обстановке и в последующую неделю окончательно достигнуть поставленной цели.

В содержание этой цели Иру никто не посвящал. Правда, полностью поглощенная работой с Лу, она сама ни о чем не спрашивала и даже для себя задалась этим вопросом лишь в самолете. Только в середине пятницы Ира более-менее начала понимать, что именно происходит. А происходящее, между тем, не обнадеживало радужностью перспектив ни разу.

Уже четко понимая, чем именно, она сама может помочь, Ира, тем не менее, не решалась вмешиваться, так как впервые в жизни находилась в подобной ситуации и опасалась нежелательного эффекта своего вмешательства. При этом, и Женечка, и Радный, казалось, намеренно исключали для Иры возможность не только посоветоваться с ними, но даже просто переброситься парой слов. Даже по дороге из отеля и обратно. Женечка садился вперед, а Ира, оказавшись на заднем сидении в чрезвычайно непосредственной близости от Радного, напрочь забывала все, заготовленные заранее, вопросы. Ну а в отеле! В отеле Ира всецело попадала под бдительную опеку Ларочки.

Суббота и воскресенье прошли в качестве светского уик-энда на лоне природы в загородных владениях одного из чиновников. Ира пришла в ужас, когда поняла, что Ларочка едет вместе с ними. Однако все ее опасения не оправдались. Едва Ларочка оказалась в кругу собравшихся семьями относительно высокопоставленных лиц, как ее порывы с воплями «Стаси́!» повисеть на шее у Радного и насмерть замучить своими заботами Иру будто выключили. Вела она себя, правда, почти столь же эмоционально, но ни на йоту не выходя за рамки адекватности. А кроме того, Ларочка, в отличие от Иры, с полувзгляда предельно точно оценила обстановку.

Как в процессе выяснила Ира, Ларочка понятия не имела, какие именно вопросы приехал сюда решать ее муж, но для нее конкретика являлась лишь подставляемыми в формулу цифрами.

Поскольку, войдя в жесткие рамки адекватности, Ларочка не сняла с себя добровольно принятой обязанности всячески заботиться об Ире, лишь несколько видоизменив внешнее проявление и оформление, Ира все два дня вынуждена была находиться рядом с ней. Правда, Ира и не сопротивлялась этому, так как мало того, что никогда не чувствовала себя комфортно в обществе незнакомых людей, а тут еще эти незнакомые люди еще и говорили на незнакомом языке.

Языковой барьер Ларочку ничуть не смутил. Она тут же увлекла Иру в гущу матерей семейств, тут же выявила одну из них, которая сносно говорила по-французски и тут же, сделав центром внимания себя и Иру, организовала всеобщее дамское общение. В процессе этого общения Ларочка вывела на чистую воду примерное направление целей и задач своего мужа и на ходу выработала тактику и стратегию их продвижения. В итоге, Ларочке удалось перевернуть ситуацию так, что в воскресенье за обедом государственные мужи принялись УГОВАРИВАТЬ Радного, Женечку и Ирину реализовать свои проекты во вверенном их заботам муниципальном образовании, притом с обещаниями оказать всяческое содействие в дальнейшем развитии направления в других регионах страны.

Ира посмотрела на Ларочку другими глазами. В восхищении и изумлении! Однако вечером того же дня пришлось вернуться к первоначальной точке зрения. Едва переступив порог отеля, Ларочка отбросила даже намек на адекватность, как совершенно излишнюю обузу.

С понедельника стартовала четко соответствующая графику работы госучреждений размеренная рабочая неделя. Ира освоилась и, продолжая играть отведенную ей роль «отца русской демократии», делала это не только силами Женечки и Радного. Получалось сие у нее благодаря Ларочке:

- Ирина, — обратилась к ней Ларочка в самом начале светского уик-энда, — они не понимают ни слова из того, что Вы говорите, так что можете высказывать мне смело любые свои мысли. Не беспокойтесь! Я знаю, как именно им следует подавать информацию. Просто притворяйтесь, что разговариваете с ними. Притворяйтесь выражением лица и интонацией.

Взяв это на заметку, Ира теперь, выражением лица и интонацией играя разговор с представителем муниципалитета, свободно высказывала свою точку зрения для Женечки и Радного. Едва Ира опробовала этот прием, Женечка, с подачей «Так держать!», ободряюще ущипнул ее под столом за коленку, и лед, тронувшийся благодаря Ларочке, приобрел стабильное ускорение с положительным вектором.

Никакой благодарности по отношению к Ларочке Ира не испытывала по вечерам. Ларочка встречала их на подступах к отелю, за несколько секунд выплескивала переполняющую ее любовь на «Стаси́» и, поохав над тем, как эти «черствые мужчины» умудрились измучить «бедное дитя», силой волокла Иру к бассейну, где сначала с причитаниями: «Боже мой! Ирочка! Как Вы, бедненькая Вы моя, проголодались!», — не доверяя официантам, сама таскала ей с кухни еду, а удостоверившись, что Ира действительно больше не в состоянии запихать в себя хоть что-то еще, принималась изливать ей свою «истерзанную душу»:

- Ирочка! Девочка моя! Я знаю! Только Вы одна способны понять меня!

Вечером в понедельник Радный попытался избавить Иру от «разлива» «истерзанной души». Сделал он это в высшей степени мягко и деликатно, но последствия носили катастрофический характер. Сначала от Ларочкиных слез промокла рубашка Женечки, затем — униформа всего персонала отеля, оказавшегося в Ларочкиной досягаемости. Ира вышла из ступора в середине обплакивания персонала и попыталась успокоить Ларочку, но та продолжала рыдать пока не дообплакала всех служащих, после чего целеустремленно отправилась прощать «Стаси́», залив его рубашку слезами в тройном размере. Последние всхлипы достались Ире, а на их фоне впервые прозвучало, ставшее затем традиционным, вступление к изливанию «истерзанной души»:

- Ирочка! Девочка моя! Я знаю! Только Вы одна способны понять меня!

Затем неизменно следовал рассказ о том, как сильно Ларочка любит своего «Стаси́», плавно перетекающий в нечто, напоминающее мемуары:

- Ирочка! Только Вы, девочка моя, способны понять мою истерзанную душу! Способны понять, как я страдаю! Я и Стаси́ — мы созданы друг для друга, но злой рок не позволяет нам быть вместе! Я знаю! В это сложно поверить, но мои страдания начались задолго до моего рождения. Мой отец! Бедный мой отец! Он так любил Россию, но злой рок вынудил его жить на чужбине. А моя бедная мать! Как отец любил ее! Он был уже довольно немолодым человеком, когда они встретились. Ирочка, девочка моя! Они не просто встретились! Мой отец спас мою мать! Он вырвал ее из лап смерти, но ее здоровье так никогда и не восстановилось окончательно. Мои бедные родители! Они безумно хотели детей, но я появилась лишь через одиннадцать лет их совместной жизни. Моя бедная мать! Она с трудом выносила и родила меня. Мои бедные мама и папа! Они делали все, чтобы подарить мне счастье, но… Я была еще совсем юной девушкой, когда не стало моей бедной мамы. Мой бедный отец не смог пережить такого горя и вскоре ушел вслед за ней. Он мечтал, чтобы я побывала в России, и при первой же возможности я отправилась исполнять его волю. И я встретила Стаси́. Ирочка! Вы знаете, что такое любовь с первого взгляда? Боже мой! Для меня все эти годы каждый взгляд Стаси́, как тот, самый первый! А тогда, едва увидев друг друга, мы сразу поняли, что созданы быть вместе! Но, Ирочка, злой рок держит нас вдалеке! Нам с боем приходится вырывать из его стальных когтей эти мимолетные встречи! Эти крохотные обрывки счастья!

Изливания «истерзанной души» периодически ненадолго прерывались, когда Ларочка, видимо для наглядной демонстрации горестности повествования, вылавливала своего Стаси́, чтобы немного повисеть на нем и повопить.

- О Стаси́! — продолжала она, вернувшись к Ире. — Мой бедный Стаси́! Ирочка, девочка моя! Вы представить себе не можете весь кошмар, весь ужас, который выпал на его долю! Совсем младенцем он лишился матери. Представляете! Мой бедный Стаси́ рос без материнского тепла, без ласки, без заботы, без любви! Когда мы с ним познакомились, он, как и я, совсем недавно потерял и отца. Мучаясь своей болью утраты, и находя утешение в сочувствии Стаси́, я не совсем понимала его почти полное равнодушие к собственному великому горю. Сначала я думала, что он только благодаря своей стойкости и мужеству столь сдержанно переживает свою потерю, но потом я узнала все! Ирочка! Это ужасно! Это страшно! Только не подумайте, девочка моя, он никогда не жаловался на жестокость судьбы. То, что ему выпало пережить, я выяснила у близких ему людей, которые знали его с детства. Его бедный отец! Он так любил его бедную мать, что так и не смог простить ее смерть своему бедному собственному сыну. Да, Ирочка! Да! Он всю свою жизнь винил этого бедного мальчика, своего собственного бедного ребенка. Не имея сил справиться со своим горем и понять, что его бедное дитя невинно, он превратился в деспота! В бессердечного изверга! Он издевался над бедным крошкой Стаси́! — Ларочка разрыдалась. — Ирочка, девочка моя! Видите! Я даже сейчас не могу рассказывать об этом без слез! У меня внутри аж все сжимается от ужаса, когда я представляю себе моего бедного Стаси́ невинным ребенком, вжавшимся в стенку и перепуганными невинными глазками в страхе взирающим на тирана-отца. Ирочка! Что он с ним делал! Что он с ним делал!!!

«Что он с ним делал», Ларочка Ире так ни разу и не рассказала, но трагизм, с которым она сие сдавленно шептала сквозь слезы, не оставлял сомнений, что, как минимум, медленно резал на мелкие кусочки тупым ножом.

- Бедный мой Стаси́! Ирочка, девочка моя! Вы представляете! Он не помнит нежности материнских рук! Он не изведал чуткости материнского сердца! Когда я осознала это, когда я это попыталась прочувствовать, я поняла, что просто обязана заменить ему мать. И я сделала это! Я стала для него мамой, нежно и ласково заботящейся о своем наивном, доверчивом и трогательном малыше. Ирочка! Не смотрите на меня так! — улыбнулась Ларочка.

Ира вздрогнула, поспешно приклеивая улыбку, испугавшись, что на ее лице слишком отчетливо читаются приступы тошноты и едва сдерживаемое желание удавить Ларочку, но, судя по восторженности взора последней, та прочла на Ирином лице нечто другое.

- Я знаю, Ирочка, Стаси́ производит впечатление сильного и уверенного в себе мужчины, но, поверьте мне, в глубине души он — трогательный ласковый наивный малыш, который любит сладости и забавные безделушки. Ах, Стаси́… Мой милый мальчик… — мечтательно глядя вдаль, с придыханием проговорила Ларочка. — Ирочка, думаю, это из-за отсутствия материнской ласки и деспотичности отца. Ирочка, Стаси́ совершенно никакой в постели.

Переход от «наивного малыша» к интимным способностям Радного произошел так резко, что Ира без малого катапультировалась из шезлонга.

- Нет-нет! Не подумайте, Ирочка, — как ни в чем не бывало продолжала Ларочка, — со здоровьем у него все в полном порядке! Но он совершенно не владеет таинствами интимной стороны любви. А я так в этом нуждаюсь! Моей бедной истерзанной душе жизненно необходимо, чтобы ласкали вмещающее ее тело. Ирочка, только взглянув на Вас, моя девочка, я сразу все поняла, но все же долго не могла решиться. Ирочка, только Вы одна понимаете, как я страдаю! Ирочка, только Вам я могу довериться полностью! Ирочка, у меня есть страшная тайна! Боже! Как это тяжело! Но я должна! Я обязана Вам признаться! Ирочка! — страстно воскликнула Ларочка, придвинулась к Ире вплотную, прильнула к ней и прошептала в самое ухо. — У меня есть любовник.

Ира облегченно вздохнула. В первый же день, когда Ларочка остервенело накинулась со своими заботами, у Иры закралось подозрение о ее расширенной сексуальной ориентации, которое росло с каждым днем, так как Ларочка норовила потрогать Иру при каждом удобном случае. Убедившись на собственном опыте и наблюдая взаимодействия с Ларочкой Радного и Женечки, Ира понимала, что та совершенно не поддается управлению извне, и во время откровений по поводу «жизненной необходимости ласк телу, вмещающему истерзанную душу», отчаянно пыталась придумать наименее взрывоопасный способ избежать домогательств, а потому признание в наличии любовника привело Иру в состояние полной релаксации. Ларочка, само собой, Ирин вздох облегчения истолковала по-своему:

- Ирочка! Я знала, что Вы поймете меня! Мой бедный Стаси́! Он, конечно же, даже представить себе не может, что я не верна ему. Я так страдаю! Я так страдаю!!! Но я ничего не могу с собой поделать. Вы же знаете, Ирочка, с потребностями плоти невозможно бороться! Хотите, я Вам покажу?

- Что? — в ужасе спросила Ира.

- Моего любовника, — вновь прильнув вплотную к Ире, прошептала Ларочка и, совершенно не сомневаясь в непреодолимом желании Иры немедленно увидеть ее любовника, зашептала дальше. — Скосите глаза до конца влево. Около барной стойки — шатен в белоснежных плавках. Это я ему подарила. Я обожаю белый цвет.

Шатен, нынче облаченный в белоснежные плавки, намозолил Ире глаза с самого первого дня. Она считала, что он — один из служащих отеля, поскольку мельком видела, как в стиле, соответствующем общению с обслуживающим персоналом, с ним разговаривает Радный и затем расплачивается.

- О! Мой бедный Стаси́! Как я страдаю! Ирочка! Девочка моя! Только Вы в состоянии понять мою истерзанную душу!

Ира чувствовала, что с каждым вечером, проведенным в обществе Ларочки, медленно, но верно приближается к черте, за которой, кроме понимания истерзанной Ларочкиной души, больше ничего нет.

Но что поделаешь? Больной человек — есть больной человек. И Ира мужественно терпела, по максимуму избавляя от Ларочки Радного и Женечку. В конце концов, хоть Ира и старалась помогать им, чем могла, в официозе, но все же львиная доля нагрузки лежала на них.

А Ларочка наслаждалась жизнью, с каждым днем все более превращая Иру в свою любимую куклу и посвящая ее во все более глубокие «ужасные и кошмарные» исторические подробности частной жизни своей семьи и ближайшего окружения, а также физиологические особенности Радного и шатена в белоснежных плавках. И преуспела она в этом до такой степени, что Иру, в конце концов, стошнило в самом прямом смысле. Ларочка тут же поставила на уши весь отель и принялась выяснять, чем «эти растяпы» могли отравить «ее девочку». Этот инцидент стал апогеем и одновременно финалом шоу под названием «Безумная Ларочка».

Ира ни на что не жаловалась и мужественно терпела, будучи полностью солидарной с Ларочкой в одном: бедный «Стаси́»! Она поражалась, как у Радного хватает сил выносить все это, при совершенной невозможности держать Ларочку хоть в какой-то узде. В финале, совмещенном с апогеем, Ира Радного на какой-то момент почти возненавидела. Оказалось, что абсолютная неуправляемость Ларочки сильно преувеличена.

Когда Ларочка принялась пытаться через различные справочные службы выяснить телефон президента страны, по всей видимости решив, что только он знает истинные причины внезапного недомогания «ее девочки», к ней подошел Радный и даже не рявкнул на нее, и даже не прикрикнул, а всего лишь вполне ровным — правда, металлическим — голосом сказал:

- Лара.

Ларочка в доли секунды водворилась в жесткие рамки адекватности, и вплоть до отъезда утром следующего дня Ира услышала от нее в свой адрес лишь три фразы: «Спокойной ночи, Ирина», «Доброе утро, Ирина», «До свидания, Ирина». Но что Иру поразило еще больше, прощаясь в аэропорту, Ларочка не висела на шее Радного, вопя и изображая, будто провожает его как минимум на войну, а как максимум на казнь, что она делала изо дня в день, когда они утром уезжали по делам. Она просто сказала:

- До свидания, Станислав. Позвони, как долетишь.

- Хорошо, дорогая, — ответил ей Радный.

В самом начале поездки никто точно не знал, сколько времени займет решение всех вопросов, а потому авиабилеты приобретались с открытой датой обратного вылета. В связи с этим, места Иры, Женечки и Радного оказались достаточно далеко друг от друга. Правда, у Иры закралось подозрение, что подобная дислокация возникла не по воле обстоятельств. Сидя в самолете, Ира тихо сама с собою недоумевала: какого лешего Радный позволяет своей Ларочке устраивать весь этот цирк, если поставить ее на место ему не составляет никакого труда?

Глава 66. Источник влияния